Воспитание чувств в Нью-Йорке

Мужичье делится на тех, кто делает это с закрытыми глазами - и тех, кто с открытыми, уткнутыми в пустоту или нечто псевдопознавательное.

Я имею в виду не то, о чем, а гораздо проще и седалищнее.

Вот в общественном транспорте Нью-Йорка, вполне себе очаге цивилизации, мужчины не уступают места женщинам.

Никогда или почти.

Делают это цари природы либо стыдливо-совестливо, с закрытыми глазами, типа кимарят с пролетарского устатку, либо с бесстыдно распертыми глазищами, вроде как а чего и так и положено.

 

( Collapse )

- Пенсильвания отвалилась, - сообщил c кривой улыбкой Чарльз, переключив свой DVD-плеер на радиоприем. – Северные штаты атлантического побережья – тоже...

 

Было около четырех часов пополудни четверга 14-го августа 2003 года.

           

Мы выдернули шнуры из погасших стабилизаторов вышли на улицу. Народ растерянно толпился на тротуаре с раскупленными в соседней арабской лавчонке галлонами воды. В стекляшке-прачечной кто-то молотил по центрифуге, пытаясь вызволить недостиранное белье. На перекрестке под мертвым светофором опасливо дергались машины.

 

- Надеюсь, это не Осама, - скорбно кивнул мне раввин Ливи-старший, хозяин Кашрутовой Лаборатории и батюшка хозяина нашей компьютерной фирмы, раввина Ливи-младшего. Пиджак, лежавший на его руке, был сложен по-армейски, в линеечку.  Раввин был готов ко всему.

 

Ливи-младший принес откуда-то фонарик и пистолет - и теперь обустраивался для ночевки в офисе. Прошлое  массовое отключение света (блэкаут) двадцать лет назад вошло в историю Нью-Йорка массовыми грабежами.

 

 

( Collapse )

В вагонах нью-йоркского метро чего только не. Афроподростки биндюжного вида продают шоколадные батончики, обещая направить выручку на покупку баскетбольного мяча. Мучачос ариозят под контрабас, дудку и гигантскую гитару. Клоун с рисованным лицом монстра выдергивает из рукава за уши равнодушного кролика. Барабанщик молотит по перевернутым пластиковым ведрам. Оперный дуэт перекрывает клекотом из пупков радиобубнеж кондуктора.

А вот поэтов не особо.

Но вот как-то в вагон зашел причесанный, гладкий афроюноша в галстуке и кроссовках джиокс, чистый секретарь комитета комсомола или как они теперь на Руси зовутся.

Откашлялся, приготовил планшетку с текстом, оглядел испытующе анабиозных пассажиров... И - без ложной скромнятины важно возгласил:

- Леди и джентельмены! Я – поэт...

... зовусь я Цветик, от меня вам всем – приветик! – мысленно обрадовался я.

- ... пытающийся выжить в этом жестоком мире, а также удержаться в стороне от насилия, употребления субстанций и проблем с законом. С помощью поэзии и творчества!  Сейчас вашему вниманию будет предложена поэтическая сессия, насладившись которой, вы сможете внести посильный вклад и помочь молодому поэту на пути творчества и поэзии!

 

( Collapse )

На входе в подтопленное ливнем метро в глаза мне пытливо заглянул дядечка в шпионском плаще-тренче. Он постовал здесь, то пропадая, то возвращаясь, уже лет десять. Седина его блестела, как осколки мелко разбитого стакана. В руках его предлагательно трепыхалась усталая брошюрка Cвидетелей Иеговы.

Я отщурил глаза.

В вагоне, мчавшемся из неблагополучной Джамайки, напротив меня оказалась Обширная. Наушники, глаза навыкатились почти что на упругие скулы, спортивный костюм-обтяг романтического розового цвета. Обширная, занимая два места, прокуренно подпевала неслышной наушной песне, топала сандалей и даже пыталась танцевать, елозя по сиденью тем самым необъятным богатством, которым так гордятся многие афро-пышнотелицы.

Следом на мной вскользнула Скромная в Косынке. Застенчиво-блудливо обвела вагон цепкими зрачками, палачески улыбнулась:

- У меня для вас этим хмурым утром есть прекрасная новость! Джизус любит вас!

Ну, поехали. Я закрылся газетой. 

( Collapse )

Идеальная работа, к которой я давно присматривался на случай бесповоротной потери компьютерного места – охранник моста.

Вот мост Джорджа Вашингтона, соединяющий американский континент с Манхэттеном. Каждый день я проезжаю по нему на работу-с работы, любуясь бескрайними водами. Они то гладки, как срез мармелада, то морщинисты, как нога слона, то синечерны, как подглазники, то парны, как ведерко под выменем.

Всегда неизменны и всегда непохожи на себя.

Опять же дикие утесы Нью-Джерси на одном берегу и дикие небоскребы мидтауна на другом хоть и взгромождены разными авторами по разным поводам, но одинаково величавы в процессе рассвето-закатов.

Главная прелесть работы охранника моста – это сон.  

( Collapse )

Возле входа в нашу больницы дежурила передвижная кровососная станция.

Вдруг на добровольную сдачу крови, побледнев от ужаса, засобирался Судовод. Никогда прежде не отличавшийся альтруизмом.

- С панталыку стрехнулся? – уточнил я.

Судовод отмахнулся от меня татуировкой и сдал.

- Знаешь почему? – показно шатаясь после кровопотери, прошептал он. – Вот представь: трепетная заря перестройки. Первый рейс курсантов мореходки. Стоим где-то в Сицилии. Солнце. Запахи.

( Collapse )

Как понять-предугадать, что приклеится к чуткому деткому уму, а что проскочит мимосквозь?

Как просеять отражения мира, оградив пытливый разум дитяти от грязи-чуши и скормив ему только возвышенно-полезное?

У нашего знакомого Семы двухлетний Мэфью – молчун. Говорит пока только «ма», «да», «па».

И еще – «галя-галя-галя».

Что за Галя такая, никто не знает.

Сема учит-развивает наследника изо всех сил.

Усадит в детский стульчик. Поднимет мяч. И заумоляет:

- Мэфичка, скажи – болл (ball)!

Мэфью молчит. Разве что ножкой подопнет экспонат.

Сема поднимает игрушечный автобус:

- Скажи бас (bus)!

Мэфью молчит. Или откликается:

- Галя-галя-галя...

Однажды он подопнул и автобус – да так, что Сема выронил увесистое изделие на ногу. И пока автобус, самовключившись, затягивал песенку про кузнечика в траве, от отчаянии и боли заорал:

 - Фак!

Ребенок тотчас оживился-рассиялся. Глазки его заблестели. Внезапно четким голоском он откликнулся:

- Фяк!

- Заговорил! – в ужасе возликовал Сема. – Первое, считай, слово! А теперь – ну-ка, бас! Болл!

Мэфичка лишь озорно болтал ножками.

И с той поры - как ни стараются отучить ангелочка от бранного англоглагола, ничего не получается.

В миллионый раз роняет Сема автобус или мяч - и орет во все легкие, проявляя драматический талант:

- Бас! Болл!

Ребенок лишь хитро улыбается.

Зато вот уже второй месяц, едва Сема приходит с работы домой, Мэфичка радостно встречает папу у двери - и вопит во всю свою нежную детскую глоточку:

- Фяк!!!

Как-то лютоморозным зимним вечером, во время моей первой сессии во ВГИКе, я возвращался на автобусе номер 215 из района с романтическим названием ВДНХ в район с не менее романтическим названием Коровино-Фуниково, где я тогда зарабатывал постоянную московскую прописку.
Появившийся где-то на улице Академика Королева в передних дверях пассажир вдруг показался мне знакомым. Не то, чтобы я встречал его лицом к лицу. Но где-то видел. Внешность у пассажира была крупная, незаурядая, не обмишуришься. Пассажир, сложно пошатнувшись при страгивании автобуса, проспешил в конец салона. А я наконец скумекал, что это был актер Андрей Болтнев, несколько лет назад блестяще сыгравший заглавную роль в фильме «Мой друг Иван Лапшин».
( Collapse )

В нью-йоркском метро, как известно, бдительность - что на Лубянке. По радио часто объявляют: заметил бесхозный пакет или сумку – доложи! Плакаты в вагонах тревожат пассажиров призывами: If you see something – say something! (увидел что-то – скажи что-нибудь)! Или стыдят: в прошлом году аж 1944 нью-йоркца увидели и сказали! Мол, что же ты прячешь тело жирное в утесах, гнидопингвин иммигрантский, на предмет защиты новой бургеросольной родины?

Меня все время озадачивало, что ж так мало в подземке зрячеговорящего народу? Ведь за день метро перевозит пять миллионов тел. Умножить на 365 дней в году, умножить на щедрую площадь разброса станционного мусора... Плюс - учесть любителей поговорить ни о чем, просто подземно-городских идиотов... Всего две тысячи доносов за год при такой грязи и таком безумии? Выходит скудновато, не по-бериевски...

( Collapse )

Проводя в нью-йоркском метро больше двух часов за рабочие сутки, я давно уже в рельсовом подземелье, что в доме родном.

Здесь вас по ходу переброски не только обрекламят, но и подобразуют в плане литературы-культуры, а также обучат азам юридически правильной жизни.

Получается, конечно, подчас обрывками и странненько, но то ж вам подземка, а не библиотека-университет.

Вот, например, строгое предупреждение гормональным переизбыточникам и инструкция их газелеоким жертвам:

 

( Collapse )