Воспитание чувств в Нью-Йорке

Я нацепил на нос очки и убедился в том, что две девушки на мосту, пегенькая и черносливная, были и правда увлечены игрой в «кто кого переплюнет».
Откинув власастые главы, они вцеплялись в перила и бросались вперед, создавая секундный испуг-иллюзию того, что собираются распрощаться со сложностями мира и броситься в угрюмый полуисторический водопад. Взамен, девки наваливались красотой на перила и производили стайерский жирный плевок в мироздание. Отследив траекторию плевка с пристальностью олимпийский судей, они восторженно визжали и жарко спорили, кто кого на этот раз переусилил.
«А как ты думаешь, старику было приятно падать в холодную воду?»
Я замер на углу улицы, ведущей к водопаду, загораживая от Принцессы Обезъянок вид на плевиц-кудесниц.
«Это ваще-то его проблема», пожала плечами Принцесса.
( Collapse )

Публика в Нью-Йоркском музее естествознания культурогеничная, включая даже и воскресных папаш.
- Напитывайся культурой, потому что без нее никуда, - поучал Русский Воскресный Папа (РВП), водя в залах. – Без культуры ты дикарь и дикообраз, а с ее багажом – все двери перед тобой настежь.
РВП даже приосанился, как бы расширяясь и освобождая во внутреннем мире место для новых культурных наложений.
Но ведь правды-шила жестокого мира в декоративном мешке образовательной экспозиции не утаишь.
( Collapse )

Младенец Владислав еще в утробе казался излишне задумчивым. Младенца Владислава по новой моде,едва он прокашлялся, стали учить языку жестов, чтобы он мог объясниться с миром еще до того, как овладеет словами.
Но младенец Владислав и к языку жестов отнесся с неохотой, предпочитая сосать пальцы вместо того, чтобы ими тыркать. Родители младенца Владислава , впрочем, оказались людьми настырными, и, что порой ходит в паре с настырностью, со средствами. Так что младенец Владистлав по итогам обучения языку жестов все-таки начал пальцами тыркать. Да так, что уже не остановить.
( Collapse )

С поправительными скобками на зубах подростков, как и со всякой новизниной, траектория колокольно-классического распределения: сначала скобы вставляют единицы, терпят насмешаш и унижаж, потом в дело втаптывается толпа, и это уже мода. Так что надо успеть на гребне, чтобы не только избежать психораны, но даже и прослыть крутым щелкунчиком.
Что с Мафеусом и успели умелые русские родители, вставились в разгар школьного скобковтирания. И уже на следующий день, благо весенние каникулы, в порядке ответного подарка бабушке Ане, оплатившей скобки, снарядились вместе с Мафеусом и Бабаней на автобусную экскурсию по горной Вирджинии с русским гидом.
Одного не рассчитала просчетливая мама Оля. Заскобленный рот Мафеуса заныл и отказывался принимать пищу.
( Collapse )

На уроке балета в центре развития детского творчества случилось непроизносимое. То ли аннексия далекого Крыма повлияла, то ли весенний авитаминоз. Но пятилетняя тумбочка Абаева, в ярости оттолкнув инструкторшу Эбоник, вдруг закричала:
- Та ктио ты такая, стобы мне спину гнуть? Я мешу плосим – ивейка! А ты – сорная сопа!
Репетиция танца белых лебеней запнулась, лебеди в ужасе уставились на руководительницу студии Виолу Борисовну.
( Collapse )

Мужчину форма красит, а женщину безобразит.
Оно и понятно. Мужчина, облаченный в форму, заключен в форму. Как в тюрьму. Он наконец-то очерчен и безопасен. Предсказуем, то бишь синонимально надежен. А значит, уже красив.
С женщиной все обратнее. Форма убивает в ней загадку, надежду на полет в иную вселенную. Очерченная формой, женщина теряет форму и даже содежание, и превращается в кусок.
Во всяком случае, так думал Юджин, он же Женчик, совладелец центра по развитию детского творчества.
Развивали деткое творчество в основном его мама и папа, а Женчик, будучи неутомимым исследователем жизни, подвизался. В основном по мамам развивающихся детей, одиночным, но и замужним тоже, дискриминации Женчик не одобрял.
Тут самое время объяснить логистическую загогулину нью-йоркского жизни.
( Collapse )

- Но у нас есть старший брат Миша как орудие кормления, - делилась опытом мама Аникина. – Без него, уж не знаю, как бы. Упрямство у нашей шестилетней Лизоньки - неописуемое в анналах педагогики. По выходным бабушка-блокадница приезжает и берет ее осадой, а в будни – так просто ужас. Без Миши - увяла бы Лизонька на одних леденцах, или наоборот разбухла.

- Старший брат уговаривает кушать?- уважительно предугадал парк.

- Не, напрямую только танки ездиют, - отмахнулась Аникина. – А у нас тактика со стратегией, чистый гудериан с александром невским. По понедельникам даже к Лизоньке не подходим с мольбами поужинать. Зато с Мишей подробно уточняем меню, предлагаем вкусности. Ну, и Лизонька в итоге не выдерживает. Вы что, его больше любите, что ли, кричит. А мне? Мне то же самое давайте! И кушает заодно, победно поглядывая.

- И по вторникам срабатывает? – не поверил парк. – Неедяшки – они умные, коварные, их одним обманом два раза подряд не накормишь...

- По вторникам применяем противоположный подход, - мудро ухмыльнулась Аникина. – Отменяем Мише ужин за какую-нибудь провинность. Наказываем. Не даем ужина. Он, дурак, просит есть, а мы увы. Тогда наша Лизонька оживляется. Расцветает. И требует точно такой же ужин себе. И злорадно-счастливо его поедает, на глазах у неподпускаемого к еде Миши. Ну, потом и его кормим, конечно.

- В среду уж нечего провернуть... – предположил парк.

- По средам применяем метод «последнее осталось», - сообщила Аникина. – Ой, кричим, последнее осталось, кому же дать? Мише или Лизоньке? Ну, они подерутся немножко между собой. И Лизонька всегда выигрывает, победно-радостно съедает последнее.

- А в четверг? – удивился парк. – В четверг тоже придумаж применяете?

- По четвергам используем химическое оружие, то есть газовую атаку, то есть запахи, - поведала Аникина. – Жарим, например, рыбу. Вонь по всей квартире. Миша кричит в ужасе, прячется в своей комнате. Не переносит запахов. Ну, тут уж сам бог велел насолить брату. Лизонька выбирает самое вонюченькое – и просто из чистой, родниковой детской вредности садится у Миши под дверью и питается. Нам-то что, нам-то главное – чтобы белки с углеводами хоть как-то в ребенка попадали.

- Пятницы, наверное, самые трудные, - сочувственно предположил парк.

- А вот пятницы почему-то наоборот, как раз самые гладкие, - поведала Аникина. – По пятницам брат с сестрой, навоевавшись за неделю, устраивают перемирие и пикник. И садятся на ковре. И кормят друг друга, чем попало, то есть, чем мы подносим. Такие голубки. Такая идиллия. И в глазах нашей Лизоньки, когда она кушает йогурт с ложечки, которую ей начерпывает брат – самая искренняя, самая чистая и неизъяснимая сестринская радость и любовь.

На гимнастической секции мамаши, в ожидании окончания занятия, разговорились о последнем домашнем задании своих семилеток.
Школа у деток была одна и та же, даже класс один и тот же, так что и домашнее задание обсуждалось одно и то же. На тему «Мое любимое воспоминание».
- Сережа написал, что больше всего ему нравится играть с младшей сестрой в рок-звезд.  Они стоят посреди комнаты и горланят-танцуют,  - гордо  похвасталась мама Зиновьева.  Потом обвела подруг неуверенным взглядом, помолчала и с ужасом призналась: - Последнюю часть пришлось вот только стереть. Потому что игра в рок-звезд у моих... своеобразная...
- Это как? – зевнула мама Костюк.
( Collapse )

А ребенок кричит – спасу нет. А они что скажут в отделении скорой помощи? Конечно и непременно - рентген. Без ренгтена у них рецептор на языке не вздрогнет. И это лучшая детская больница! Дайте ей от боли! – умоляю. А они только бубнят – без рентгена не можем, вам по коридору направо.
А в рентгене все еще хуже, потому что еще лучше. Там сидит, конечно же, специалист, ура, высшего класса, но, увы, широкого профиля. Наш русский человек. Даже по виду – врач-убийца. Борода кулем, руки-лопаты, вдумчивый глаз чикатиллы. Кажется, один всего глаз-то, второй вообще стеклянный, неподвижно нацеленный в потустороннюю сторону. Многие рентгенологи в Нью-Йорке и вокруг – бывшие русские врачи. И убийцы, по виду уж точно. Которые посмышленнее или помоложе переучились на эндокринологов с ортопедами, а остатки российского врачебного корпуса осели в рентгеновских кабинетах. Куда нормальные местные эскулапы ввиду радиактивного облучения ни лапой, ни кроссовкой. А наши водкой гамму-луч прибьют-запугают, и вроде бы ничего. Работают. Некоторые даже из бывших главврачей рентгенят, а куда деваться, умения-то подрастеряли.
( Collapse )

Перед работой я стараюсь пройтись, потому что потом уже куда уже. Глазею, ага. Отслеживаю процессы. Вот, например, дуронаучному слиянию города и деревни, которым нас заставляли умиляться профессора истории КПСС, моя нынешняя среда обитания противопоставляет слияние бизнеса и быта.

Я о даунтауне, нижнем городе Города, то бишь Нью-Йорка. Сюрреальная изюминка местности в том, что дядечки в костюмах тут трутся рукавами с йогомамашами, коляска в одной ладони, поводок в другой. Помеж исторических ущелий и былых опор финансов страны мысль градсозидателя понавтыкивала жилых коробок и даже целых мини-деревень вроде Баттери Парк Сити.

Жизнь среди офисных небоскребов представить трудно, но она, удушливая, есть. Включая универсамы, брадобрейни и детские площадки.

( Collapse )