Воспитание чувств в Нью-Йорке

- Весна назрела, почки распустились - а теперь и оздоровленцы закопошились, чохают по живой природе и озоном напросачиваются! – коммерческий курильщик Тумаков весело постучал по лобовому стеклу малышкинского джипа. - Зырните, гроссмейстер! Зимой, когда нам, курильщикам, еще разрешали на улице седалища морозить, они по теплым лестницам в обеденный перерыв маймайничали с шагомерами в штанах... А теперь мы вообще затиснуты в замкнутый объем автосредства, а им, выходит, все можно, и на безграничном просторе!

Тумаков отжужжал боковое стеклышко, подождал, пока джип поравняется с группой здоровья - и, попросив Малышкина притормозить, скалозубнул:

- Физкульт-привет, йоги и йогини!

- Здоровеньки булы, суицидники! – бодро отозвался Виноградов из отдела материального снабжения больницы, единственный оздоровленец-мужчина, перешатывавшийся между хихикавшими медсестрами потным сыром в густом масле.

Тумаков подмигнул припьяненным обильным кислородом дамам - и озвучил наболевшее:

- В отличной форме помереть планируем?

- Науку не перехитроумишь, - важно кивнул Виноградов, поджав брюхо. – Трубы и во внутреннем мире трубы, подверженные засорению.

- Оно конешно, - фальшиво пригорюнился Тумаков. – Выходит, в бога не веруем и его перст не дальнозорим? Рождены, чтоб сказу сделать былью, преодолеть пространство и простор унылой евклидовой геометрии?

- Фитнесс не противоречит многогранной христианской картине мира, - сморозил Виноградов, проверив, не выкочил ли из-под свитера нательный крестик. - Вам никто не мешает самоубиваться никотинными смолами, вот и нас не задирайте. А лучше – высаживайтесь и присоединяйтесь. Три четверти мучительных эмфизем – от затабачивавния!

Он опавлинил взглядом одобрительных дам.

- Не-ет, судьбу не перепредначертаешь! – обреченно захохотал Тумаков. – Сколько ни тщись, только небо кукишем дразнить! Нешто думаешь, если кисло заживешь, так тебе дадут протянуть подольше? Дудки! Еще быстрее сграбастают!

Оздоровленки возмущенно застонали, а директор сердечно-сосудистого этажа Лузгина даже погрозила Тумакову пальцем, а потом повертела у виска кулаком.

- Бредятину ерундишь, - побагровел Виноградов. – От всего можно уберечься, в том числе и от холестеринных бляшек в сосудах. Никакие они не судьба, а просто нежелательные образования!

- Агашеньки! – злорадно осклабился Тумаков.

Малышкин поддавил газу.

- Тоже мне, озирисы-возрожденцы, - Тумаков затянулся сигаретой и в поиске поддержки покосился на доброволку Нику.

Но Ника, по-прежнему закрыв глаза и откинувшись на спинку заднего сиденья, казалось, вообще не слышала толькочтошного обмена мнениями.

Виноградов яростно закричал что-то вслед джипу. 

Надеясь глубже насладиться моральной победой, Тумаков прищурился на заднее окошко, Но увиденное вдруг выбелило его румяные брыдла.

- Что-то у них там не то, - опешенно пробормотал Тумаков, уцепив Малышкина за рукав. – Заваруха какая-то... Виноградов, кажется и почему-то, упал. И руками машет, будто взлететь хочет. А теперь - не двигается... Ну-ка, давай задний ход, гроссмейсер!

Всего несколькими минутами ранее, в начале обеденного перерыва, к джипу Малышкина на автопробег-перекур явились только два клиента.

- Не колотись, что народу все меньше приходит. Все равно – отличная у тебя бизнес-идея курительной комнаты на колесах в обеденный перерыв! – уплатив Малышкину скромные билето-проездные, Тумаков жадно затянулся сигаретой. - Весь январь, после того, как нашу больницу объявили тотально некурящей, я рыскал по периметру бездомной собакой, искал, где приткнуться для спокойного перекура. На каких только розах ветров не продрагивал! Ужас как нас, курильщиков, задискриминировали! Сначала в корпусах курилки запретили, потом между корпусами, а с нового года всю площадь больницы объявили некурящей зоной!

- Может, просто страна у нас такая зонообразующая, чуть что, сразу - зоны... –хмыкнул Малышкин.

- Зато теперь, благодаря твоей смекалке, каждый обеденный перерыв можно осуществлять комфортное курение вне периметра, в движущемся джипе!

Малышкин лишь смушенно улыбался, добавляя печечной теплоты до тех пор, пока доброволка Ника не стянула с зефирной шеи шарфик.

- Я только чтобы бензин покрыть, - виновато пробормотал он, отправив оплату за курительный проезд в карман.

Ника закопошилась в сумочке, поднесла сизый зажигалочный огонь к смятой, необычной сигаретине.

- Когда я сюда работать пришел после института, - решившись, заоткровенничал после выезда Малышкин, - тут все поголовно курили. У нас посреди комнаты стояла вечнодымящаяся тарелка с окурками, затягиваться было очень модно. Только я один не смолил, ужасался. Постепенно привык к дыму. А там и сам начал попыхивать за компанию. В итоге все бросили курить. Только я уже привык и не смог. И вот нынче все наоборот. Только я один, кажется, и курю на всю больницу. Вечно я отстаю от всех, опаздываю и не совпадаю с правильным временем.

Малышкин вопросительно поглядел в зеркальце заднего вида.

Ника, как обычно, бесстрастно выпускала дым из жирных губ в полураскрытое окно.

На середине сигареты она, как правило, начинала задумчиво улыбаться Малышкину в зеркальце. Впрочем, так и не роняя слов. Сегодня Малышкин твердо решил наконец разговорить Нику. Так сказать, вербализовать и ореалить вздроги межличностого эфира.

- А как вы, не пробовали побороть вредную привычку? – с робкой улыбкой спросил он у заднего зеркальца.

Ника не ответила. Только раздраженно рванула оконце пошире, несмотря на мороз. И закрыла глаза на новой затяжке, показывая, что не расположена к болтовасии.

Малышкин сжух, погасил сигарету, потом зажег новую.

- А я сколько раз пробовал бросить, да наконец бросил пробовать, - встрял неугомонный Тумаков. – Как же с людми общаться, если не курить? Они что хотят, чтобы я пить взамен начал, в алкаша превратился? И почему бы им автомобили заодно не запретить, которые тоже воздух и здоровье портят?

Тумаков с отчаянием поглядел в окно.

- Я, в отличие от вас, в курильшика переродился поздно, по итогам кризиса среднего врозраста. Как только осознал, что отныне являюсь заключенным в тюряге, приговоренным к смерти с особым садизмом – то есть, ежедневному самонаблюдению за исполнением приговора в малых дозах. То глаза заблизоручат, то колени подломятся. Убивает меня невидимый палач по частям, неторопливо, но основательно и неизбежно. А я не хочу, я не согласен! Поэтому и курю. Лучше я встречным ухудшением задымлю палачу морду, но по собственной неразумной воле!

- Из протеста куришь? – ахнул Малышкин. – Не согласен с устройством мироздания? Ну, ты даешь!

Тумаков вдруг приложил палец к губам и кивнул на доброволку Нику. Та закимарила, уткнувшись ухом в оконце, с зажженой сигаретой в зубах.

Малышкин зажужжил оконце, чтобы девушка не застудилась. И уже через светофор они с Тумаковым удивленно зашуршали носами, запереглядывались.

- Как-то странно пахнет... – наконец прошептал Малышкин. – Не сигаретным дымом...

Наклонившись к никиной сигарете, Тумаков глубоко задумался.

- Так ведь это – она самая! Девушка-трава Мэри.. синьора-корня Хуана! Как пить дать, травку курит! – зашептал он, бешено шмыгая носом. – Я и раньше подозревал. Да она все в окно да в окно дым пускала. А теперь окно заркыто, вот и не осталось сомнений!

Малышкин от отчаяния откусил сигаретный фильтр. Ему наконец стала ясна тайна кокетливой улыбки доброволки Ники в середине пути. На душе у него стало так прогрокло, что даже фильтр, который он принялся машинально жевать, показался сладостью.

- Может, в медицинских целях...- хмуро пробормотал он. – В Калифорнии вон легально выписывают...

- Так мы же в Зюзино-Мамырино, а не в Калифорнии! - тихо засмеялся Тумаков.

Малышкин с болью поглядел на Нику. Он и поездки-перекуры-то в обеденный перерыв на своем джипе организовал только из-за нее. Не мог вынести мысли о том, что больше не увидит ее после того, как курилки запретили на всей территории больницы, в том числе и в икебанном садике напротив больничной прачечной, куда обычно приходила во время обеденного перерыва подымить Ника.

А ведь она и там, в курилке возле прачечной, всегда пристраивалась курить у вентилляционного выдува, насыщавшего воздух ароматов стирального порошка...

Поддав скорости, Малышкин уже высматривал удобное место, чтобы развернуть свой джип и покончить с коммерческим автопробегом-курением раз и навсегда.

Да тут-то на тротуаре им и увиделась свежевесенняя группа оздоровленцев.

Дав задний ход и опасно съюзивая от встречных машин в кювет, Малышкин подогнал джип обратно к стайке медсестер.

Виноградов и правда лежал, выпучив бессмысленные глаза, синея и почти не дыша.

- Инфаркт? – ахнул Тумаков. – Дооздоровлялся?

Ходуньи, благо все медсестры, тормошили-ощупывали упавшего. Вдруг Лузгина обернулась к джипу:

- Пакет есть?

- Уже? Упаковывать тело? – изумился Тумаков.

Малышкин выскочил к багажнику, порылся, вопросительно махнул коробкой-упаковкой для двадцати пачек «Мальборо».

- Давай! – кивнула Лузгина.

Приставив коробку отверствием к раззеву Виноградова, она приподняла тело и властно заорала:

- Дыши в упаковку!

Виноградов сипел, отбивался, мотал башкой. Потом рвано задышал, избегая коробки. Но Лузгина ловила его челюсть и властно утыкала ее в замкнутое пространство.

- Перекислородился, - объяснила она, едва Виноградов задышал ровнее. – А тут еще и приступ паники ощутил после перепалки с вашим джипом. Кислорода навдыхал больше нужного, углекислого газа совсем мало стало поступать. Сейчас надышится им обратно из коробки, полегчает...

Виноградов уже, отняв коробку, задумчиво озирался по сторонам.

- Напугали вы нас, - утер взмокшие вихры Тумаков. – Думали, Кирдык Петрович в гости пожаловал!

Виноградов жадно выпялился на Тумакова.

- Хочешь? На! – Тумаков зажег сигарету и вставил ее в кривую ухмылку Виноградова.

- Здорово вы сработали, - кивнул Малышкин Лузгиной.

- На этой работе чего только не, - некрасиво засмеялась та. – Начнете помирать - обращайтесь!

Виноградов тяжело поднялся, вопросительно осмотрел оздоровленок.

- Как на том свете побывал, - виновато сообщил он.

- С возвращеньицем! – гостеприимно улыбнулся Тумаков.

- Получилось – уже? - бормотал дальше Виноградов. – И – что же? Ради чего окорачивал жизнь и пытался уберечься? Все равно не ага. Не успеешь пожить, как уже. Завтра умрем, и нечему будет напоследок обрадоваться.

- Раз все в ажуре, то поехали? – напомнил Туманов Малышкину. – Обеденный перерыв – не резиновый!

Но Малышкин медлил.

- Кошмар какой-то, - поделился он с Лузгиной. - Раз – и бум. Неохота так. Уж больно просто. И глупо.

- А вы присоединяйтесь к оздоровлению! – посоветовала та. – Расширяйте свои шансы!

Виноградов тем временем жадно принюхивался к джипу.

- Эй, что курим? – требовательно растолкал он недоуменную Нику. – Дай затянуться, подружка, я острых ощущений недоощутил!

- Да ты вообще залезай, раз почти утопленник! – похлопал по сиденью Тумаков.

Попоглядывав то на оздоровленок, то на враз повеселевшую Нику, Виноградов осклабился и рухнул в салон.

А Малышкин все мялся, не садился за руль. Пассажиры нетерпеливо пыхнули дымом.

- Ты давай веди, - тускло поглядев на Нику, наконец кивнул Малышкин Виноградову. – Оставишь машину во внутреннем дворике, я ее потом заберу. А пока – пройдусь. Что-то пропало у меня курительное настроение...

Виноградов, не сводя глаз с Ники, хохотнул и пересел за руль. Джип взревел и, зигзажя, шастанул прочь по трассе.

- Не бережем мы себя, - покачал головой Малышкин. – Осторожнее надо жить, предусмотрительнее...

И нацепил на ремень протянутый Лузгиной шагометр.

Спустя полчаса оздоровительной прогулки он подошел к своему джипу, и правда, как и было условлено, припаркованному во внутреннем дворе больницы.

Да только, сколько Малышкин ни отжимал кнопку, открывавшую дверцы, джип тотчас упрямо самозакрывался изнутри.

Еще и как-то едва заметно, ритмично покачивался.

Наконец из него вывалился, лихорадочно застегиваясь, взлохмаченный Виноградов.

- Будь здоров, насколько хватит отваги! – пробормотал он, возвращая Малышкину ключи. - Живем ведь один раз, да и то не навечно!

Безумно вытаращившись на часы, он матернулся и забежал в корпус.

Малышкин не расслышал дополнительного хлопка дверцы, только увидел удаляющуся к корпусу от противоположной джиповой стороны, сладко потягивающуюся Нику.

Залезать в машину, чтобы перегнать ее в гараж, не хотелось.

Малышкин так и стоял, раздумывая, не оставить ли джип до конца рабочего дня на улице, пока не поднял глаза и не увидел, что из окна сердечно-сосудистого этажа на него пристально глядит Лузгина.

Назавтра Тумаков ждал-ждал курительный джип, да так и не дождася. Матерясь, он выбрел к ограде больничного городка.

Отступил на шаг от таблички «Курение на территории больницы запрещено» в сторону дороги и вытащил сигарету.

Табличка на ветру шаталась и билась об ограду. Дым от сигареты то и дело бросало ветром обратно в сторону корпусов.

Тумаков всякий раз лениво зашагивал за табличку и пытался руками якобы отразмахать прочь за периметр растаявшие следы сигаретного дыма.

Потом он, гордо вскинув голову, возвращался на забольничную территорию и снова с яростью затягивался, как будто в последний раз.