Тайна мастера
Студентом я часто ходил в Табакерку, неизменно попадая благодаря однообразному полублату на последний ряд.
В начале каждого спектакля шторка, обозначавшая заднюю стену зрительного зала, бесшумно оживала.
Из шторочной щели, как черт из табакерки, со своей обычной защитной клоунской улыбкой выскальзывал Олег Павлович Табаков. В комиссарской кожаной тужурке или стягивающем горло черном свитере.
Убедившись, что его никто не видит, Олег Павлович убирал улыбку и напрочь забывался лицом.
Порой улыбка чуть задерживалась, потому что мы недовольно переглядывались. Его появление отвлекало меня от постижения драматургической схемы спектакля, а мое оборачивание-глазенье досаждало мастеру по всем статьям сразу.
Отстояв сцену-другую со странным, жалко-мечтательным выражением гражданского лица, Олег Павлович надевал улыбку обратно и так же бесшумно-деликатно исчезал за шторкой.
Я настолько привык к его появлениям, что вскоре уже предсказывал, когда именно он застынет позади.
Однажды, кажется, даже выиграл на спор десятку, точно предугадав очередной табаковский вскольз.
Когда праздновали семидесятилетие Табакова, я рассказал Метиде о том, что больше никого из мастеров-режиссеров во время спектакля в зале я не замечал. Гончаров порой разгуливал по фойе Маяковки барином в необъятной дубленке, но с третьим звонком удалялся к себе в кабинет. Так что Табаков, получалось, был настоящим мастером и педагогом, который принимал работу питомцев близко к сердцу, следил-старался...
- А ты почему это часто ходил в эту Табакерку? – подозрительно спросила супруга.
Я закхекался. Как-то само собой получалось, что попадал я на спектакли театрика преимущественно с участием молодой актисы Марины Зудиной. Но озвучивать эту малозначительную деталь явно не имело смысла.
- Драматургию изучал, вот и ходил, - нарисовал я более широкую и правдивую картину. – И не только в Табакерку, а всюду - и в Маяковку, и на Таганку, и в Ленком, и даже в театр Моссовета...
Я ретировался на кухню.
Со времен моих студенческих театральных походов прошло больше двадцати лет. И вдруг именно теперь, в ходе психотерапевтического поедания шоколада на кухне рентованной квартиры в Квинсе, штат Нью-Йорк, мне вдруг открылся секрет неутомимых появлений мастера сцены из-за шторки.
Стало ясно, почему я мог предсказать момент его появления и ухода. И почему мы порой недовольно косились друг на друга. И даже странное выражение лица Табакова получило вполне логичное объяснение.
Драматургия драматургией, питомцы питомцами, а накопленный цинический опыт наконец позволил мне без дури сопоставить факты и понять очевидное.
Мастер появлялся из-за шторки вовсе не для того, чтобы свежим оком оценить глубину игры питомцев.
И обучал он законам драматургии своих учеников, возможно, не более рьяно, чем я постигал эти законы в порядке самообразования.
Проникаясь новым, сходновозрастным сочувствием к тогдашнему Табакову, я как-то совершенно неожиданно и попутно вдруг восстановил свое прежнее уважение к режиссеру Гончарову.
Потому что возникал Табаков в зале в тот момент, когда на сцене в первый раз появлялась, а исчезал из зала в ту секунду, когда со сцены уходила молодая актиса Марина Зудина.
Которая по итогам табаковских уроков драматургии и сценического мастерства, как известно всему свету, стала его женой.
Comments